Продолжение «Грязной работы».

Первое, что приходит на ум: книга — дичь. С одной стороны — у неё хаотичный, запутанный, «медленный» сюжет, с другой — она по-прежнему смешная.

В ней стало ещё больше ненормативной лексики и всякого такого, поэтому она, как и в предыдущей части — «абсолютно и категорически противопоказанная детям, беременным и особо нервическим гражданам».

Автор не стал зацикливаться на одном персонаже, как в предыдущей части, а плавно затронул каждого по ходу сюжета. Вот что нужно знать о сюжете: «Древняя магия тибетского буддизма, боги, что старше этого мира, законы неистребимости жизни — эти и другие вселенские силы не дают заскучать героям романа».

Если начнёте читать книгу, не прочитав предыдущей части, получится дичь, — вы ничего не поймёте. Но если вам понравилась предыдущая часть — вполне возможно, что посмеётесь и с этой.

Диалоги, размышления и описание ситуаций — по прежнему «душа» книги. Ниже — то, что отметил во время чтения.

Первое:

— Как та якобы птица-женщина, в кого ты якобы девять раз попал из табельного оружия, после чего она якобы превратилась в гигантского ворона и якобы нахер улетела? Типа такого?

Второе:

— Я не желаю ничего обсуждать с человеком, который красит мост в оранжевый цвет. Всё время, снова и снова. Что такого вы можете сказать, что подарило бы мне надежду? Вы должны стоять по эту сторону перил вместе со мной.

Третье:

— Ну, в общем, удачи вам. — Он повернулся и вышел из лавки — вновь клёвый, как ебена мать.

Четвёртое:

— И вы ждали двести лет? — Ещё не задав вопрос до конца, Майк сообразил, что если болтаешь с духом в двухстах футах над заливом Сан-Франциско, у тебя вообще-то нет права ставить под сомнение чей-либо здравый смысл.

Пятое:

Дядька носил тёмные очки в довольно пасмурный день, что тётя Кэсси объяснила бы тем, что он защищает сетчатку от ультрафиолетового излучения, а тётя Джейн — тем, что он мудозвон.

Шестое:

— Вы мне всё равно намерены об этом рассказать, так рассказывайте уже, а? — произнесла она. Подала официантке знак, чтоб та несла ещё, а потом у себя в голове вызвала грустную французскую музыку на аккордеоне: вот на сцену выходят мимы и балерины, чтобы разыграть перед нею историю Майка, а фоном парни ритмично — пинают Жерара Депардье по почкам, потому что ну его нахуй, почему он обязательно лезет во всё французское?

Седьмое:

ПОТЕРЯЛИСЬ

2 ирландских адских пса.

Очень чёрные, как медведь.

Громадины, как медведь.

Отзываются на Элвина и Мохаммеда.

Любят кушать всё. Как медведь!

НАГРАДА!

Восьмое:

— Это пицца под пылающим куполом, а внутри — макароны с сыром. Я создала её для Софи, чтобы отпраздновать её переход в вегетарианство.

— Она вегетарианка? В прошлом году овощи ей даже не нравились.

— Всё в порядке. Она вегетарианка только потому, что это тема у других девочек. Джейн убедила её, что можно быть вегетарианцем, даже если кушать животных — но только тех, которые тоже кушают овощи.

Девятое:

— Монашка с недотрахом?

— Я не знаю, что это такое, милочка, но мне нравится ход твоей мысли. Нет, мы больше как… как феечки.

— Феечки? — Софи осклабилась детским оскалом и показала себе на пробел в нижней челюсти. — Так вы, сучки, мне ещё вот за это денег должны.

Десятое:

— Ну, они у тебя потрясные, — произнёс второй монахий. — Раз есть, значит, наверное, нужно ими трясти…

— Господь и прошмандовок любит, — вымолвил третий. — Благослови тебя, дитя.

Одинадцатое:

— Мистер Свеж, вы не могли бы мне сказать, что здесь только что было?

— Вот знаете, как в фильме ужасов входит учёный и объясняет, что повсюду ходит вирус зомби или город осадили вампиры?

— Да.

— Вот это оно и есть, только вместо учёного у нас полоумный старик, который считает себя Императором Сан-Франциско.

— А, понимаю, — ответил Батист, который на самом деле не понимал.

Двенадцатое:

— А мне вот, честно, как-то грустно, что она не Люминатус, — произнесла Джейн, обмякнув на диване. — Мне её жалко. А кроме того, это помогало мне выстаивать очереди в кассу в «Цельной пище». Стоило другим матерям пускаться в то, какие обалденные у них детки, я думала: «Ой, твой малыш Райли звезда футбола, Баха лабает на виолончели, говорит по-мандарински, и ещё у него бурый пояс по балету? Ну а Софи — Люминатус. СМЕРТЬ! Мрачная жница. Большая С. Она правит всей Преисподней и бесов испаряет одним мановением руки. Её охраняют неуничтожимые адские псы, которые жрут сталь и рыгают огнём, поэтому твой малыш Райли пусть слизывает слюни с шипастых красных „лубутанов“ моей Софи, сучка!» А теперь я никогда уже так сказать не смогу.

Тринадцатое:

— Кисло-сладкая свинина — это не веган.

— Этому ребёнку по первому слову подчинялись две собаки размером с коров. Если она хочет, чтобы кисло-сладкая свинина была веганской, значит, она веганская.

Четырнадцатое:

— В этом всё дело, ебена мать? Тебя единственного во всем мире выбирают навести тут новый порядок, ты — единственный выскочка из Преисподней, кто подымается в моём, ебена мать, городе? Ты? <…> Негритос, я тя умоляю.

Пятнадцатое:

— Ладненько. Тогда на твоих похоронах я петь не стану, чортов вызлунь. — В воздухе треснул электрошокер, и она пропала.

— Она считает, что это коробочка с молнией, — пояснил Ривера. — Думает, добавляет драматизма её входам и выходам на сцену.

— Ну да, потому что драмы сучке явно маловато.

Шестнадцатое:

— Значит, Рыжая, я вас развяжу, а вы не психанете и не кинетесь на меня со своим кунг-фу и прочей сранью, правда?

Семнадцатое:

— Мистер Свеж?

— Что? Что? Что? — Мятник Свеж приподнял голову. — Так темно. Почему так темно? Я иду. Иду к тебе, Лимон, сукожопый ты эбанамат…

— На вас тёмные очки, — произнесла медсестра.

— А, ну да. Извините.

Восемнадцатое:

— Ты, значит, не боишься?

— Чего? Я ж уже мёртвый, нет?

— Мёртвый, — подтвердил Анубис.

— Значит, нет — не боюсь.

— Хорошо. А ты? — Анубис кивнул Чарли.

— Мне норм, — ответил тот. — Собаки меня любят.

Девятнадцатое:

— Вы — буддистский священник и полицейская в придачу?

— Под прикрытием. А говоря технически, я монахиня.

— Я б посмотрела такой сериал, — произнесла медсестра. — Не верила б ничему, но смотрела бы с наслаждением.

Двадцатое:

— Они срезали с меня сшитые на заказ кожаные штаны, ебена мать?

Двадцать первое:

Чарли отправил Одри сообщение, что они ждут их на стоянке. Он надеялся, что она не отправляет эсэмэски, когда правит, потому что это было бы опасно. Нет, она же сообразительная — отдаст свой телефон только что воскрешенному египетскому полубогу смерти и ничего неосмотрительного делать не станет.

Двадцать второе:

— Кроме того, вы как считаете — что я сражался со сточными гарпиями, что меня травили и я умирал, потом воскрес и жил мясным пупсиком, а потом заставил кого-то броситься с моста Золотые Ворота и уступить мне своё тело только для того, чтобы отсиживаться в блядской машине?

Двадцать третье:

— А ты сказала, что убила его, — ответил Лимон. — Хотя вот же он, живой, как ебена мать, пускай и в пижамке беспризорника какого-то.

Двадцать четвёртое:

— Ууух-тыыы, — протянул Лимон Свеж. Оглядел этот пулевой кластер с разных сторон. — А этот эбанамат стрелять умеет.

[…]

— Обычному негритосу — стандартной комплектации — туточки б ничего не засветило, но я — что?..

Двадцать пятое:

Чарли разрывался между ужасом и облегчением: его дорогая маленькая дочурка обсуждает глупость троицы кельтских богинь смерти со мстительным буддистским божеством, переодетым в цирковой фрукт.

Двадцать шестое:

— Вот же смешная срань. Нет, вы видали? Как их всосало и чпокнуло — как шарики. Нам вот так же было, Мятник, когда твоя мама «цыц-пёсики» жарила. Уж та женщина умела «цыц-пёсики» жарить, упокой её душу.