Жутко.

Пишу под впечатлением. Испытываю смешанные чувства — жутковато стало после прочтения. Не покидает ощущения, что автор попал из будущего в прошлое, и написал эту книгу. Потому что она явно опережает своё время.

Коротко о сюжете: книга о том, как правящая Партия одного из супергосударств добилась абсолютной власти путём духовного и материального разложения общества, фальсификации истории, тотального контроля и «промывки» мозгов, пыток, «испарения» любого с намёком на инакомыслие.

Читая, у меня была надежда на то, что «добро» возродится и одолеет тьму. Но нет. Надежды нет. Любое сопротивление — не более чем иллюзия. Наверное, это общая черта почти всех антиутопий.

Ниже — выписка того, что выделил, пока читал.

Про фальсификацию истории

• […] Если все остальные принимают ложь, навязанную Партией, и все источники рассказывают одно и то же, ложь вписывается в историю и становится правдой.

• […] Например, из статьи в номере «Таймс» от семнадцатого марта следовало, что Старший Брат предсказал в своей речи тишину на южноиндийском фронте и наступление евразийцев в Северной Африке. На самом же деле Верховное командование Евразии решило наступать в Южной Индии, а Северную Африку оставило в покое. Так что требовалось переписать абзац в речи Старшего Брата, чтобы его предсказание совпало с реальными событиями.

• […] История — пергамент, надписи на котором по мере необходимости стирают и переписывают. А когда дело сделано, фальсификацию уже не докажешь.

• […] Товарищ Огилви, никогда не живший в настоящем, теперь часть прошлого, а когда подлог забудется, он станет не менее реальным, чем Карл Великий или Юлий Цезарь, — по крайней мере его существование будет подтверждено ничуть не хуже.

• […] Где-то находится мозговой центр, который координирует всю эту деятельность и принимает политические решения: этот кусочек прошлого сохранить, этот фальсифицировать, этот стереть полностью.

• […] Прошлое — продукт взаимного соответствия архивов и памяти. А раз Партия полностью контролирует и все архивы, и сознание партийцев, следовательно, прошлое таково, каким его хочет видеть Партия.

Про испарение

• […]В подавляющем большинстве случаев — никакого суда, никаких оповещений об аресте. Люди просто исчезают. Имена вычеркиваются из списков, все следы стираются, само существование человека сначала отрицается, а потом забывается. Человека отменяют, обращают в ничто — «испаряют», так это принято называть.

• […] Рано или поздно, подумал Уинстон с внезапной глубокой убеждённостью, — рано или поздно Сайма испарят. Слишком умный. Слишком ясно видит и слишком прямо говорит. Партия таких не любит. Когда-нибудь он исчезнет. Это у него на лице написано.

Про новоречь

• […] Пойми, вся суть новоречи в том, чтобы сузить диапазон мысли. В конце концов мы сделаем криводум (мыслепреступление) в принципе невозможным, потому что для него не будет нужных слов. Каждое необходимое понятие будет выражаться одним-единственным словом со строго определенным значением, а все побочные будут стерты и забыты.

• […] Интеллектуальный климат будет совсем другим. Да и вообще не будет интеллектуальной жизни, как мы её сейчас понимаем. Правоверность — это когда не думаешь, потому что не нужно. Правоверность бессознательна.

Про Партию

• […] В конце концов, когда Партия объявит, что дважды два — пять, придется поверить и этому. А она объявит неизбежно, этого требует логика партийного подхода. Философия Партии активно отрицает не только объективность опыта, но и само существование окружающей действительности. Здравый смысл — вот главная ересь. И страшно даже не то, что Партия убьет тебя за инакомыслие, а то, что именно она, быть может, права. Ведь откуда мы знаем, что дважды два — четыре? Или что существует сила земного притяжения? Или что прошлое неизменяемо? Если и прошлое, и внешний мир существуют лишь в сознании, а сознание управляемо — что тогда?

• […] У Партии две цели — завоевать весь мир и навсегда погасить независимую мысль, устранив саму её возможность.

Про власть

• […] Повышение всеобщего благосостояния угрожает иерархическому обществу гибелью. В мире, где у всех короткий рабочий день, достаточно еды, есть дом с туалетом и холодильником, автомобиль или даже самолёт, самая очевидная и, возможно, самая важная форма неравенства уже устранена. Богатство, если им обладает каждый, больше не означает исключительности.

• […] Основная функция войны — уничтожение, необязательно человеческих жизней, но продуктов человеческого труда. Война крушит, топит в океанских глубинах ресурсы, которые в ином случае можно было бы использовать, чтобы обеспечить массам комфортную жизнь, отчего они в долгосрочной перспективе стали бы слишком разумны.

• […] Если свободное время и безопасность есть у всех, огромные массы людей, ранее отупляемых бедностью, станут грамотными и научатся думать самостоятельно. А когда это произойдет, они рано или поздно осознают, что привилегированное меньшинство не выполняет никакой полезной функции, и сметут его. В долгосрочной перспективе иерархическое общество может существовать лишь на фундаменте бедности и невежества.

• […] Власть — в том, чтобы крушить человеческое сознание, а потом собирать его заново в том виде, какой тебя устраивает.

• […] В нашем мире нет эмоций, кроме страха, гнева, торжества и самоуничижения. Всё остальное — да, всё — мы уничтожим. <…> Мы разрушили связи между детьми и родителями, между друзьями, между мужчинами и женщинами. Никто больше не осмеливается доверять жене, ребёнку или другу. А в будущем не останется ни жен, ни друзей. Детей станут отбирать у матерей при рождении, как яйца у кур. Половой инстинкт будет искоренён. Акт воспроизводства станет ежегодной формальностью вроде получения новых карточек на еду и одежду.

• […] Не будет никакой верности, кроме верности Партии. Никакой любви, кроме любви к Старшему Брату. Никакого смеха, кроме выражающего торжество над побежденным врагом. Не будет ни искусства, ни литературы, ни науки. Когда мы станем всемогущими, наука нам больше не понадобится. Исчезнет разница между красотой и уродством. Не станет ни любопытства, ни наслаждения жизнью. Всё разнообразные удовольствия будут уничтожены. Но навсегда — не забывай об этом, Уинстон — навсегда останется опьянение властью, всё более сильное, всё более изысканное. Всегда, в любой момент, можно будет испытать окрыляющий победный восторг от того, что давишь беспомощного врага. Если тебе нужен образ будущего — представь сапог, бесконечно топчущий чьё-то лицо.

Вместо заключения

Говоря об ощущениях от книги, хочу процитировать Леонида Бершидского, переводчика нового издания, — он очень точно описывает эти ощущения:

«В первый раз я прочел роман в девятнадцать лет, и тогда он наделил меня стойким иммунитетом к любой пропаганде. Во второй, в тридцать с небольшим, — примирил со страхом физической боли. В третий, в сорок, — объяснил кое-что о любви и предательстве. Теперь, в сорок девять, помогает понять и пережить новое чувство удушья — и от обезличивающей маски, навязанной растерявшимися политиками, и от полицейского колена, пусть пока на чужой шее — в Миннеаполисе ли, в Минске ли, в Москве ли, — но, значит, в любой момент и на моей»